Юркин хуторок - Страница 6

Бобка вовсе и не думал забывать того, что говорил папа, но белые цветочки были слишком заманчивы, чтобы он мог удержаться от соблазна их сорвать и составить из них хорошенький букетик, и к тому же с ним был Митька, а с Митькой Бобка ничуть не боялся заблудиться.

Перебегая от цветка к цветку, оба мальчика незаметно углубились в чащу леса и наконец очутились среди высоких исполинов-елей, протягивающих к ним свои мохнатые ветки.

— Мы не заблудимся, Митька? — тревожно обратился Бобка к своему новому приятелю.

— Во! Што мне, впервые, што ли? Я весь этот лес вдоль и поперек знаю! — хвастливо проговорил Митька. — Вот только разве, когда «он» загудит, тогда уж больно страшно!

— Кто «он»? — спросил шепотом Бобка, и глаза у него расширились и стали круглыми от страха.

— Да «он» — леший. Во страху-то бывает, как он гудеть зачнет на весь лес!

— А папа и Лидочка говорят, что леших не бывает на свете, — произнес храбро Бобка.

— Во! — по своему обыкновению произнес Митька. — И русалок, скажешь, не бывает, и домового?

— Нет, не бывает. И папа, и Лидочка говорят, что не бывает.

— Глупы, оттого и говорят. А кто, как не «он», в лесу гудит? А иной раз наши бабы за хворостом пойдут в лес зимою, а «он»: гу-гу-гу-гу — так и зайдется.

— Так это ветер, — нерешительно произнес Бобка, невольно поддаваясь уверенному тону Митьки.

— Во, ветер! Сам-то ты ветер! Такой большой вырос, а про лешего не знаешь. И чему только эти господа детей своих учат! — и Митька, возмущенный невежеством барчонка, даже сплюнул в сторону.

— Глупости ты говоришь! Никаких леших нет! Врешь ты все! — с дрожью в голосе произнес Бобка.

— Ан есть!

— Нет! Нет! Нет!

— Есть! Есть! Есть!

— Ну, коли есть, так я с тобой и разговаривать не стану! — рассердился Бобка.

— Эва, напугал! А я тебя одного в лесу кину, коли што. Тебя и съест леший.

— Не смеешь! — вскричал Бобка, и даже слезы навернулись на его синие глазки.

— Не смею? Я-то? А вот увидишь!

И прежде чем Бобка мог произнести хотя одно слово, Митька со всех ног кинулся бежать от него, и через минуту-другую его маленькая фигурка исчезла в чаще деревьев.

— Митька! Митька! Гадкий! Злой! Противный! — кричал Бобка. — Вернись! Я папе пожалуюсь. Тебе достанется, Митька!

Но Митьки и след простыл. Тогда, испуганный своим одиночеством в лесу, Бобка стал звать братьев плаксивым голосом:

— Юрик! Сережа! Сережа! Подите сюда!

Но — увы! — никто не откликался. Должно быть, мальчик, незаметно переходя от цветка к цветку, слишком далеко отошел от опушки.

Солнце между тем уже село. Его прощальные лучи потухли за верхушками мохнатых елей. Легкий, прохладный ветерок подул с севера. В лесу стало холоднее и темнее.

Бобка начал трусить. Он пошел наугад по вьющейся тропинке; потом сперва повернул налево, затем направо и зашел, наконец, в такую чащу, из которой, казалось, никуда нельзя было выбраться. Тут Бобка бросился на траву и горько заплакал.

* * *

Долго лежал и плакал Бобка на зеленом мху. Ему было и жутко, и холодно, и хотелось кушать. Ему вспомнились те вкусные вещи, которые няня заказывала кухарке Матрене к сегодняшнему вечеру. Особенно ярко представлялась та вкусная булка, которую испекла сегодня Матрена и которую подадут к чаю. Булка так живо представлялась его воображению, что Бобку неудержимо потянуло домой, за чайный стол. Он утер слезы, вскочил с травы и пошел назад, с трудом отыскивая в траве следы своих крошечных ножонок.

— Гадкий Митька! — ворчал сердито мальчик. — Если б не он, я бы не заблудился… И что подумают папа, Лидочка, Юрка, особенно Юрка, который поручился за нас папе! И потом, как найдет он, Бобка, дорогу домой? А в лесу вечером, должно быть, жутко! Может быть, даже волки бродят и… и… леший! Митька говорит, что лешие существуют. Правда, папа и Лидочка умнее Митьки, но, может быть, папа, боясь испугать его, Бобку, говорит, что нет леших, а Лидочка — слепая, если и встретит лешего, то все равно не увидит его.

А он есть… должен быть. Он берет непослушных детей и ест их. Митька же говорит, что ест…

— Гу-гу-гу! — пронеслось в эту минуту по лесу.

— Ай-ай-ай! — закричал не своим голосом Бобка и даже от страха присел на землю.

— Гу-гу-гу! — снова загудело кругом.

Это зашумел неожиданно поднявшийся ветер.

Бобке стало еще страшнее и неприятнее от этого заунывного гуденья. Он почти бегом побежал по тропинке и вдруг разом остановился, пораженный неожиданностью. Где-то близко, совсем близко от него, послышалось пение, похожее на звон серебряного колокольчика. Прелестный мелодичный голосок, выходивший из лесной чащи, пел:

Я эльфа лесная,
Я чащи дитя,
Веселая Мая,
Малюточка я!

— Кто это? — громко крикнул испуганный Бобка и так и впился в кусты своими испуганными глазенками.

В то же мгновение пение прекратилось, и знакомая уже нам Мая — обитательница лесного домика — вынырнула из чащи.

В прелестной смеющейся черноглазой девочке не было ничего страшного, и Бобка отважно зашагал ей навстречу.

— Кто ты? — спросила в свою очередь девочка изумленного мальчугана.

— Я — Бобка! — отвечал тот.

— Ха-ха-ха! — расхохоталась своим звонким смехом Мая. — Или ты думаешь, что лесная фея знает, кто такой Бобка?